Франц Кафка - Страница 25

Так обстояло дело с этой историей, когда появилось дополненное переиздание «Писем к Милене». В новом издании речь шла о Мареше. Здесь Кафка называет его pitomec M., этот олух Мареш. Он распускал злые слухи по поводу прискорбного дела с самоубийством, в котором была замешана близкая подруга Милены. Мареш окликнул его во время случайной встречи, ибо, сказал он, «мы знаем друг друга лишь по случайным встречам на улице», и спросил Кафку, может ли он прислать ему свои произведения. Кафка согласился и на следующий день получил книгу, снабженную посвящением «diouholetymu priteli» («моему давнему другу»). Спустя несколько дней пришла вторая книга, сопровожденная счетом. «Я посылаю ему деньги, — пишет Кафка, — с пометкой на квитанции, в которой я высказывал надежду, что она побудит его вернуть мне вдвое большую сумму».

«Клуб молодых», вмешательство в комиссариате полиции, поручительство за Мареша — все было ни чем иным, как вымыслом.

* * *

В жизни, в которой работа воспринимается как трудно переносимое мучение, легко представить важность отпусков. Кафка, с его незавидным здоровьем и склонностью к ипохондрии, охотно проводил их в «санаториях»; это не обязательно были лечебные заведения, где получали уход, а скорее дома отдыха, где постояльцы лечились солнцем и свежим воздухом. Часто они были организованы в маленьких одноместных бунгало, где каждый жил отдельно.

Заведение подобного рода Кафка, похоже, впервые посетил в 1903 году в Вейссере Хирш, возле Дрездена. В августе 1905 года он снова проводит свой отпуск в санатории, на этот раз в Цукмантеле, в австрийской Силезии. На почтовой открытке Максу Броду читаем: «Я, несомненно, уже написал бы тебе, если бы остался в Праге. Но я проявил беззаботность (это время его университетской учебы), и вот я уже четвертую неделю в санатории в Силезии; я вижу много людей, много женщин, и я стал довольно живым». Макс Брод вспоминает, что получил также другую открытку, на которой женским почерком были написаны слова: «Вот лес, и в этом лесу можно быть счастливым. Приезжайте же» — и неразборчивая подпись. Не исключено, что это та самая почтовая открытка, которая не была опубликована, и датирована она, скорее, 1906-м, чем 1905 годом, так как именно в 1906 году Кафка возвращается в Цукмантель и пишет Максу Броду: «Я давно исчез, и вот я появляюсь вновь, хотя мне еще и трудно обрести форму». После чего он сообщает своему другу некоторые сведения относительно проживания в Цукмантеле. Больше нам об этом ничего не известно, разве что только то, что в эти два года имела место одна из любовных связей, наиболее значимых для Кафки. Позднее в своем «Дневнике» и в своих письмах он будет вспоминать эту встречу, окружая ее самой большой таинственностью. Мы не знаем даже имени этой женщины, знаем только, что она была значительно старше его. Семь лет спустя в другом санатории у него произойдет другая встреча, на этот раз с совсем юной девушкой, и он всегда будет объединять эти два эпизода, оба совершенно целомудренные, как единственные реальные связи, которые он когда-либо имел с женщиной (до Милены, конечно). Эти любовные отношения принадлежат к сфере сакрального, и Кафка их прячет как можно глубже — галерку могут забавлять другие мимолетные связи, которые не считаются.

Надо ли идти дальше, как это делалось иногда, и предполагать, что Кафка с этого момента вынашивал планы женитьбы? «Свадебные приготовления в деревне», над которыми он работает в 1906–1907 годах, могут быть лишь литературной транскрипцией пережитых им событий. И когда он пишет в записке Максу Броду 19 февраля 1906 года: «Посмотри на выставке, нельзя ли найти что-нибудь красивое и не слишком дорогое (!). Возможно, для свадебного подарка», — речь, похоже, шла о его личных планах. Известно, с какими сомнениями и расчетами позднее будут связаны попытки Кафки жениться. Конечно, можно было бы предположить, что в пылу первой любви он решился внезапно, даже ничего не говоря ни семье, ни друзьям. Но вряд ли в то время — ему исполнилось только двадцать три года — он придерживался тех взглядов на брак, которые он будет исповедовать позднее. В 1912 году он будет считать, что не существует более приемлемой жизни, чем жизнь женатого человека, но четырьмя или шестью годами раньше он еще так не думает. Так, например, когда Макс Брод сообщает ему о своей собственной связи, он адресует 21 ноября 1908 года на удивление сдержанную записку: «Мой дорогой Макс, — пишет он ему, — похоже, если судить по газетам, все улаживается к лучшему для тебя, и единственно, я поздравляю тебя, я поздравляю себя, поздравляю нас обоих; и хотя, как я тебе об этом уже говорил, я не очень хорошо понимаю, где тут кроется счастье, я могу только радоваться, что тебе предоставляется возможность прийти к аналогичному убеждению». В то же время в «Свадебных приготовлениях» жених Рабан проявляет слишком мало усердия, чтобы соединиться с красивой молодой девушкой, «которая больше уже не молода», напротив, он, кажется, рад всем препятствиям, которые встречает на своем пути.

Ловушки биографической интерпретации всегда опасны, и здесь лучше их избежать, сохранив в цукмантельской истории всю таинственность там, где хотел ее оставить Кафка.

В следующем 1907 году август он проводит в Трише. Там он встречается с девятнадцатилетней девушкой Хедвигой Вайлер, которая изучает философию в Вене и проводит каникулы у бабушки вместе со своей подругой Агатой. Обе они убежденные социал-демократки; им приходится, говорит Кафка, прямо-таки стискивать зубы, чтобы не изрекать каждую минуту какой-нибудь лозунг или принцип. Вскоре он начинает грезить о ее коротких ногах и мальчишеском теле; намечаются любовно-товарищеские отношения, память о которых сохранилась благодаря тому, что нашлись полтора десятка писем Кафки к Хедвиге — дистанция между Веной и Прагой не стала помехой, скорее наоборот, она способствовала развитию их чувств. Какое-то время Кафка, не уверенный в своем будущем, помышляет присоединиться к ней в Вене, чтобы записаться в Высшую экспортную школу, затем, напротив, уже Хедвига думает о том, чтобы обосноваться в Праге (Кафка помещает объявление, чтобы обеспечить ей несколько частных уроков). Одно из писем 1908 года довольно хорошо передает душевное состояние Франца Кафки в эти годы, когда, можно сказать, решается его судьба. «Давай скажем вместе, стараясь произносить каждое слово одновременно: «Жизнь отвратительна». Ладно, пускай она отвратительна, но уже менее ужасно, когда это говорят вдвоем, поскольку чувство, готовое вас взорвать, встречает другого человека, который препятствует этому взрыву, и мы не колеблемся сказать, топая ногой: как мило она говорит, что жизнь отвратительна. Мир печален, но эта печаль окрашена в розовый цвет, а далека ли печаль от счастья, если она сильна?» Хедвига приезжает на несколько дней в Прагу, и они видятся непродолжительное время. В начале 1909 года, должно быть, произошла ссора, причина которой неизвестна, она просит Кафку вернуть ей ее письма. В последний раз он пишет ей в апреле 1909 года в дружеском тоне, но обращение на ты исчезло.